Однажды вечером, когда я вернулся из казармы, под которую мы использовали женский монастырь, выгнав оттуда монахинь, и принял душ, мой хозяин, пришедший, как всегда, побеседовать со мною за вином, взволнованно сообщил мне, что американцы взорвали «кислородную бомбу». Это было, по-видимому, 7-го августа, на следующий день после Хиросимы. Я уже прочел короткое и смутное сообщение об этом событии в наших газетах, но как-то не придал ему никакого значения, фантазии нашего детства об атомном оружии были, разумеется, давно забыты, они мне и в голову не пришли в связи с какой-то там бомбой, сброшенной американцами. Господин Шахингер, напротив, был, видимо, очень потрясен этим известием, о котором он, возможно, узнал более подробно по западному радио. Мир вступил в атомный век, но я этого не заметил.
На следующий день, «верный союзническому долгу», как было сказано в заявлении советского правительства, Совсоюз объявил Японии войну, изменив при этом другому своему долгу — договору с Японией о нейтралитете, по которому обе страны обязались в случае, если одна из сторон «окажется объектом военных действии со стороны одной или нескольких третьих держав, /…/ соблюдать нейтралитет в продолжение всего конфликта» (мы, правда, 5-го апреля 1945 г. заявили о денонсации этого договора, но по тому же договору действие его должно было продолжаться еще год после денонсирования, так что ранее 6 апреля 1946 г. мы не должны были вступать с Японией в войну)[1].
Тогда, в первые дни, я не связал эти два непосредственно одно за другим последовавшие события — взрыв бомбы в Хиросиме и объявление нами войны, но спустя несколько недель, когда представление о «кислородной бомбе» стало более определенным, эта связь стала очевидной: хотя мы действительно обещали нашим союзникам еще в Ялте и подтвердили это в Потсдаме помочь им в войне с Японией, но тут мы заторопились, поняв, что появление нового оружия может привести к немедленной капитуляции Японии и тогда огромная азиатская часть военной добычи, которую мы уже выторговали себе у союзников, чего доброго уплывет у нас из-под носу.
В те дни в Политуправлении фронта я видел странный документальный фильм, о котором я больше никогда ни от кого не слыхал, так что я мог бы подумать, что этот фильм мне приснился, если бы я не был уверен, что это все-таки была явь, а не сон. Странным я называю его потому, что он документально разоблачал наш собственный миф о роли Красной армии в войне против Японии и доказывал, что мы не ускорили, а задержали окончание второй мировой войны.
Это был, собственно, не фильм, а эпизод из кинохроники, документально зафиксировавший начало нашей войны с Японией: советский посол в Токио садится в машину, едет в резиденцию министра иностранных дел и объявляет господину Иосуке Мацуоке, которого когда-то облобызал Сталин на перроне Казанского вокзала и которого после войны повесили как военного преступника[2], что «верный союзническому долгу» Совсоюз отныне находится в состоянии войны с Японией, а в ответ г-н Иосука Мацуока заявляет, что Япония согласна на безоговорочную капитуляцию.
Казалось бы, по этому документальному эпизоду, что не было никакой нужды после такого заявления правительства Японии открывать против нее военные действия, но в таком случае Красная армия не одержала бы никаких блистательных побед, мы не захватили бы ни множества военнопленных, ни огромных территорий, не вооружили бы китайских коммунистов для успешной борьбы против законного и дружественного нам правительства Чан Кайши и непонятно, за что нам выдали бы тогда союзники уже обещанные Курильские острова, пол-Сахалина, Дайрен, Порт-Артур и КВЖД. И вот, несмотря на заявление Японии, что она готова капитулировать, победоносная Красная армия развертывает мощное наступление против капитулирующей без боя Квантунской армии, война продолжается лишних 25 дней, пока мы не достигаем рубежей, намеченных в Ялте или в Потсдаме. А потом, когда все эти события отошли в прошлое, мы объявили наши квази-военные действия «разгромом» «основных японских сухопутных сил» и стали утверждать, что «Англия и США, вступившие в войну с Японией в декабре 1941, не были в состоянии собственными силами разгромить ее» (БСЭ, т. 9, 1951 г.), а применение американцами атомного оружия стали называть ненужной жестокостью.
По поводу окончания войны с Японией Сталин сделал заявление, поразившее даже меня: он сказал, что русские люди его поколения, пережившие позор Мукдена и Цyсимы, сорок лет ждали реванша, и вот теперь они могут быть удовлетворены. Заявление это вполне соответствовало духу русско-советского империализма, установившемуся у нас со второй половины тридцатых годов, но все-таки слышать такое заявление от лидера той партии, которая выступала за военное поражение России, много способствовала этому поражению и только благодаря военным неудачам и пришла к власти, торжественно пообещав всему миру, что больше не будет ни аннексий, ни контрибуций, было очень странно. Однако ж это заявление, и наши новые захваты все приняли как должное…
Война с Японией не очень волновала нас в Германии, нам, видимо, казалось, что мы свое уже отвоевали и нас воевать не пошлют.
Денонсация договора означало только отказ от автоматического его продления еще на 5 лет, и таким образом срок договора после его денонсации СССР истекал 13 апреля 1946 г. Посол Японии напомнил об этом министру Молотову, на что Молотов объявил, что отношения возвращаются немедленно к положению до заключения договора. Посол напомнил, что это называется аннулированием договора, и Молотов согласился, что положение продлится до окончания пятилетнего срока договора. ↑
Иосука Мацуока умер во время военного трибунала естественной смертью 26 июня 1946 г. до окончания процесса. ↑