Мы рождены, чтоб сказку сделать былью[1]

В то лето я впервые приобщился к волнениям общественной жизни. В Заполярье потерпел аварию дирижабль «Италия» под командой Умберто Нобиле. Ему на помощь вылетел Амундсен, пленявший мое воображение герой двух полюсов, и пропал без вести. Спасать их был отправлен советский ледокол «Красин». Газеты ежедневно сообщали подробности этой полярной драмы, и я вместе с дачными соседками нетерпеливо ждал газет, которые мама привозила из Москвы (никакого радио не только на даче, но и в Москве, разумеется, и в помине не было). С тех пор вот уже полстолетья я ежедневно нетерпеливо дожидаюсь газеты, хотя уже давно читаю ее совсем не с тем доверием, как летом 1928 года, даже наоборот — с совершенным недоверием, искусно дешифруя то, что стандартно искажается нашими «бандитами пера», как назвал советских газетчиков и журналистов Зяма Паперный[2].

Но тогда я верил всему и читал взахлеб о подвигах моряков ледокола и летчиков Чухновского и Бабушкина, предвещавших бум и блеф с «челюскинцами», «папанинцами», Чкаловым, Осипенко и остальными «сталинскими соколами» и соколихами.

Я негодовал на Нобиле, считал его очень плохим человеком и горевал об Амундсене. Негодование мое было внушено нашими газетами. Газеты же поносили Нобиле потому, что тот был представителем фашистской Италии, и его неудача была как бы поражением фашизма, а успехи наших моряков и летчиков — торжеством коммунизма. Это и было тем «уменьем» «за каждой мелочью революцию мировую найти»[3], которое требовала партия от советской литературы и публицистики. Точно так же в свое время советские приключенческие журналы противопоставляли удачливого Амундсена незадачливому Р. Скотту, погибшему на обратном пути от Южного полюса: мы не Амундсена любили — мы ненавидели «английский империализм», а Скотт был англичанином. И по коммунистической морали и логике следовало радоваться несчастью английского исследователя.

Что первично? Что вторично? Обыватель исконно склонен к такому готтентотству или наш режим и партия ему такие дикие представления навязали? Не знаю. Но только рассуждения подобного рода у нас имеют широчайшее распространение. Взять хотя бы наше нынешнее «космическое соревнование» с американцами.

У американцев было две крупных аварии: одна на тренаже, другая с полетом «Аполло-13», первая сопровождалась человеческими жертвами. У нас официально объявлены тоже две аварии (сколько было необъявленных — мы не знаем): в одной погиб Комаров, а в другой — экипаж из трех человек. В последнем случае причина катастрофы была явно политическая: американцы нас обгоняли, а нам все еще хотелось покричать о своем если уж не превосходстве, то хотя бы «равенстве». И вот по приказу политических руководителей в двухместный корабль, из которого выносятся «лишние» предметы, запихиваются без скафандров три космонавта (для скафандров места не оставалось!). На обратном пути кабина корабля разгерметизировалась и космонавты погибли. Услужливая техническая комиссия после «установила», что авария произошла «по вине космонавтов» — не могли же они официально погибнуть по вине Брежнева или Суслова!

Ну, а реальные руководители полета? Что грозило им в случае отказа выполнить гибельное распоряжение кремлевских владык? Тогда, в 1971 году, самое большее — отстранение от работы. Они пожертвовали чужими жизнями.

В связи с гибелью трех космонавтов мне вспомнился «научно‑фантастический» опус какого‑то совписа, сочиненный еще «на заре космической эры», когда мы как будто опережали американцев и хотели уверить себя и весь мир, что так и будет продолжаться вечно. Опус этот я слушал по радио. Его коллизия сводилась к такой схеме: идет какой‑то «энный» (как говорят математики) год «космической эры». Вокруг Земли летает гигантская советская космическая станция, на которой размещены лаборатории, ремонтные мастерские и ракетодромы. На станцию прилетает американский (буржуазный!) космический корабль (ради политической рекламы автор опуса допускает, что в «энном» году еще сохраняется кое‑где капитализм!). Американцы хотят лететь на Марс или еще куда‑то. Наши ученые и космонавты объясняют американцам, что «погода», что ли (хотя какая «погода» в космосе?), неблагоприятная, лететь опасно, лучше подождать… Но американцам некогда, они и так отстали от совдепов, им нужны рекорды, они просят совдеповцев запустить их корабль с советского ракетодрома. Их запускают. А через какой‑то срок принимают от них сигнал бедствия. Совдеповские космонавты самоотверженно летят спасать незадачливых американских рекордсменов.

Вот эту‑то чушь и вспомнил я, когда погибли Пацаев, Волков, Добровольский, посланные на гибель во имя престижа совдеповского начальства.

И еще другое вспомнил — статью в газете французских коммунистов L’Humanité, которую я читал летом 1969 года, когда первые люди готовились высадиться на Луне. Этими первыми людьми были американцы. Но в соответствии все с той же странной моралью автор статьи считал нужным объяснить, что успех американцев вовсе не есть успех, а отставание совдепов не есть отставание: просто американцы гонятся за рекламой и потому рискуют жизнями людей; совдепы же бережно относятся к людям и не хотят подвергать их риску; они достигнут больших научных результатов, посылая на Луну автоматические аппараты.

Что до нашей заботы о жизни людей, то отмечу такую мелочь: часто приходится читать в газетах о спасении советскими моряками иностранных кораблей, но ни разу — о спасении иностранцами наших. А так как наши корабли тоже, должно быть, терпят иногда аварии, то возникает подозрение, что нашим морякам запрещено обращаться за помощью к иностранцам: наши владыки полагают, что это унизит наш престиж. Нужно гибнуть молча, если нельзя самим выпутаться из беды. По крайней мере, от военных моряков Сталин требовал гибели вместе с кораблем, в парадной форме, под звуки личного гимна генералиссимуса:

Нас вырастил Сталин на верность народу,
На труд и на подвиги нас вдохновил…

Так или почти так это изображено в кинофильме Всеволода Вишневского и Ефима Дзигана «Мы из Кронштадта». Думаю, что схему этого сценария едва ли не сам Сталин и предложил этим «мастерам культуры». Подобную программу Сталин довольно последовательно осуществлял во время и после войны, когда он отказался от услуг Международного Красного Креста, а потом расправился с миллионами «предателей», как он именовал людей, оказавшихся в немецком плену. Он хотел, чтобы все умирали как один «за власть Советов». В точности как в одной антисталинской песенке, сочиненной, правда, уже после смерти Сталина:

Утром вызывают меня в Особотдел:
«Что же ты, паскуда, вместе с танком не сгорел?»
А я им отвечаю, а я им говорю:
«В следующей атаке обязательно сгорю!»[4]

В космическом соревновании была еще одна подробность: у американцев были десятки, если не сотни неудач — то отложат полет из‑за каких‑то неполадок в механизмах, то взорвут автоматический спутник в воздухе, потому что тот полетел не по той траектории, то уже в полете откажет какая‑то аппаратура…

Не то у нас. До осени 1977 года, если верить нашим газетам, у нас не было никаких неполадок, кроме двух объявленных аварий, зато со смаком афишировали наши газеты «очередные неудачи» американской астронавтики. Это был как бы периодический отдел сатиры и юмора под таким стандартным заголовком. И на обывателя это действовало неотразимо. «Ну, каковы ваши хваленые американцы?!» — спрашивала меня Л. Э. М. «Опять твои американцы обосрались», — говорила другая дама. «Уж лучше бы они молчали», — говорила третья…

Наши удачи относились за счет достоинства нашего государства, американские неудачи — за счет недостатков капитализма, как в 1928 году неудача экспедиции Нобиле была отнесена к недостаткам фашистской Италии.

Когда я говорил своим знакомым, что, может быть, у нас тоже откладываются запуски космических аппаратов из‑за неполадок, мне отвечали: «Может быть, но мы об этом не пишем, потому что не надо хвастать заранее». Когда я возражал, что это не хвастовство, а признак свободы информации в Соединенных Штатах, мне отвечали: «Ну и дураки они. А зачем она, свобода‑то? Только для срама».

Но время шло. Наше отставание становилось все более очевидным, и до обывателя стало доходить, что свобода информации не так уж вредна, а социализм не всегда и не во всем лучше капитализма. Я больше не слышу иронии по адресу «моих американцев»; даже газеты наши при «очередных неудачах» буржуев вместо крикливых заголовков и остроумных комментариев ограничиваются короткими справками.

А ведь газетная практика, которой мы до сих пор придерживались, была завещана нам самим Лениным: «Надо добиваться ежедневно хоть маленьких успехов (можно сказать: ежечасно, если дело идет об одном городе), поддерживая, во что бы то ни стало, „моральный перевес“»[5]. Это писалось в преддверии и по поводу предстоящего вооруженного путча, но ученики справедливо распространили этот завет учителя на все сферы общественной и государственной жизни. Если вдуматься в это апостольское указание, то станет ясно, что оно по существу невыполнимо. Что значит «надо добиваться» — благое пожелание или непременное условие? Если первое — то это трюизм: кто же не хотел бы ежедневно и ежечасно преуспевать в своем деле? Но если это условие, то оно невыполнимо. И остается только третье — делать вид, что это невыполнимое условие все‑таки выполняется. Мы этим и занимаемся все годы существования нашего государства. Выдаем черное за белое, говорим об успехах даже тогда, когда у нас сплошные неудачи.

Существует даже анекдотическая формула такого советского «успеха»: Хрущев и Эйзенхауэр состязались в беге. О результатах советская газета сообщила так: «Председатель Совета министров СССР отлично шел всю дистанцию и пришел к финишу вторым, президент США бежал вяло и пришел предпоследним». Но это еще не худший вариант нашего изложения событий.

В 1928 году успех советского ледокола был бесспорен, бесспорен был и провал фашистского аэронавта. Газеты трубили славу «Красину», и это означало позор для Нобиле. А через четыре года мы пригласили генерала Умберто Нобиле помогать нам в дирижаблестроении, и это повергло меня в изумление.

Использование нами иностранных специалистов само по себе не было для меня новостью. Еще Петр Великий обратился к «немцам», когда захотел вывести Московию из состояния дикости. Мне с детства в школе протрубили уши воплями об отсталости царской России. Сталин авторитетно подтвердил, что Россия была «отсталой страной». «А отсталых бьют», — назидательно писал Сталин. И Россию «били», по утверждению Сталина, «монгольские ханы», «турецкие беки», «шведские бароны», «немецкие рыцари», «польские паны»[6] — словом, несть числа тем, кто бил Россию за отсталость. Поэтому и советская власть использует иностранных специалистов, чтобы покончить с этой «вековой отсталостью». Неожиданным было то, что «плохой» Нобиле оказался достаточно «хорошим», чтобы помогать нам. После Второй войны оказалось, что «фашист» Нобиле избран в парламент по спискам итальянских коммунистов.

  1. Песня «Марш авиаторов», 1923 г., слова П. Германа, музыка Ю. Хайта. Прим. ред.

  2. З. С. Паперный. Из пародийного романса, сочиненного на мотив «Кирпичиков». Героями романса являются общественные обвинители на процесс Синявского–Даниэля З. С. Кедрина и А. Н. Васильев. Прим. ред.

  3. А. И. Безыменский. «О шапке», 1924. Прим. ред.

  4. Переделка песни «Любо, братцы, любо» из кинофильма «Александр Пархоменко» (1942). Прим. ред.

  5. В. И. Ленин. «Советы постороннего», ЛЕНПСС5, т. 34, с. 383. Курсив в тексте — Ленина. Прим. ред.

  6. И. В. Сталин. «О задачах хозяйственников», речь на Первой Всесоюзной конференции работников социалистической промышленности 4 февраля 1931 г. Прим. ред.