Post scriptum

Этика, эстетика
и прочая чепуха —
просто —
его женская прислуга.[1]

В. Маяковский

Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.[2]

О. Мандельштам

Прошло четыре года с тех пор, как уехал Вова, и я начал это свое жизнеописание. Шаг за шагом я припоминал и припомнил свою жизнь, большие и малые ее события, протекшие на протяжении более чем полустолетья, лица людей, не только близких мне и оказавших на мою жизнь большое влияние, но и порой случайных, однодневных попутчиков, их слова и поступки, припоминал облик вещей и предметов, прошедшие, утраченные формы быта и бытия, стараясь при описании моей личной, частной жизни ни на один момент не упускать из виду общего хода истории, так как целью моего писания было не лирическое самовыражение, не нравственное самоочищение («исповедь»), а характеристика меняющегося времени через события и лица моей частной жизни.

Мое время обмануло меня, и не меня одного, но и всё мое поколение. И всё еще продолжается этот обман.

Представление об обмане возникло у меня очень давно, почти полвека назад, когда я только вступал в сознательную и самостоятельную жизнь, когда я был в расцвете сил, успехов и надежд; обман касался не меня лично и даже не одного только моего поколения. Это не было крушение каких-то моих личных планов, это не был даже банальный, столько раз за последние два столетия повторявшийся мотив «потерянного поколения»: возникло представление, что мое время вобрало в себя и воплотило все обманы всех поколений — от тех, кто был обманут обещанием близкого возвращения на землю Христа, до тех, кто увидел Христа идущим во главе двенадцати красногвардейцев по снежным улицам и площадям революционного Петрограда…

Певцы «мировой скорби», романтики прошлого века, по словам одного из таких «певцов», «носили в сердце две раны»: «Всё то, что было, уже прошло. Всё то, что будет, еще не наступило,» — их смутила пауза между двумя революционными катаклизмами, реставрация, смена на французском престоле Наполеона Бурбонами!..

У нас не было реставрации, и наше время обмануло нас глубже и больнее. Мы дожили до того «будущего», промедление с наступлением которого огорчало романтиков, и это «будущее», став «настоящим», само себя разоблачило. Транстрагический ужас нашего обмана выразил замученный на каторге этого «светлого будущего» поэт Мандельштам:

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Там, где эллинам сияла
Красота,
Мне из черных дыр зияла
Срамота.

Греки сбондили Елену
По волнам,
Ну, а мне соленой пеной
По губам.

По губам меня помажет
Пустота,
Строгий кукиш мне покажет
Нищета.

Ой ли, так ли, дуй ли, вей ли —
Всё одно!
Ангел Мэри, пей коктейли,
Дуй вино!

Я скажу тебе с последней
Прямотой:
Всё лишь бредни, шерри-бренди,
Ангел мой.

Это была подлинная гибель богов, «бреднями» оказывались более чем двухтысячелетние верования, обнаруживалась такая полная пустота, какой не знала европейская часть человечества даже во дни Юлина Отступника, — ибо не было новых богов, шедших на смену старым.

Надо оценить поистине колдовскую силу коммунистического обмана, чтобы понять трудный, извилистый путь, каким приходят люди к сознанию этого обмана, чтобы понять глубину отчаяния этих людей.

Коммунистический миф возник еще до появления Христа, его элементы можно найти почти повсеместно; с конца XVIII века идея равенства становится величайшим соблазном из всех, когда-либо овладевавших умами и сердцами людей. В этом было что-то поистине колдовское, так как даже противники этого мифа считали его прекрасным и глубоко человечным, как будто в сочинениях самих коммунистов они не читали о тайной полиция, каторге, смертной казни, цензуре, прикреплении к месту жительства, принудительных браках и работах, всеобщем доносительстве и т. п. мерах, какими коммунисты собирались установить и поддерживать свое человеколюбивое устройство всеобщего и равного «счастья»[3].

Октябрь 1917 г. действительно ознаменовал начало грандиозной революции, исторического переворота, который продолжает развертываться на наших глазах уже седьмое десятилетие, преобразуя неузнаваемо не только бывшую Россию, но и всю старую Европу, и весь мир.

Этот переворот разрушил такие фундаментальные основы старого мира, каких до того не касалась ни одна европейская революция. И в этом отношении Маркс, да и все его предшественники-коммунисты, был прав: ликвидация частной собственности на средства производства, сознательное, спланированное устройство «производственных отношений» на принципиально иной основе привело к коренной ломке решительно всех человеческих отношений, к изменению всех социальных институтов, всех материальных и духовных условий человеческого бытия. И еще прав оказался Маркс в том, что время для коммунистической революции пришло, Европа созрела для перехода к новым формам жизни.

И по сравнению с правдой этого коммунистического прогноза все частные ошибки того же Маркса в якобы открытых им так называемых «общественных законах» представляются мелкими и несущественными.

В результате социальной революции, начавшейся в 1917 г. в нашей стране и продолжающейся до сих пор, весь мир стал другим, в том числе и те страны, которые мы по традиции и причинам пропагандистским всё еще называем «буржуазными», и перемены эти необратимы.

Но вместе с тем ничего не стоят все сбывшиеся коммунистические предсказания и прогнозы перед лицом главного просчета всех коммунистов — от есеев до Фомы Мория, от Фомы Мория до Карла Генриховича: коммунисты утверждали, что они создадут общество равных, общество без социальных конфликтов, без «эксплуатации человека человеком», без социальной иерархии, без деления на бедных и богатых, — словом первое и единственное в мире гармоническое бесконфликтное общество, где не будет противоречия между «я» и «не-я», т. е. между личностью и обществом. Так вот — такого общества им создать не удалось.

Вместо обещанного равенства и социальной гармонии ценою неслыханных жертв и преступлений, разрушений огромных духовных и материальных ценностей, истребления миллионов людей было создано общество, глубоко и строго иерархизованное, целостность которого едва удерживается жесточайшим полицейским гнетом и произволом, где абсолютное большинство стоит постоянно на пороге нищеты, а правящее меньшинство озабочено только сохранением своей власти и своих привилегий, где всеобщее духовное оскудение является необходимым условием самого существования этого устройства, где достоинство человека определяется не его дарованиями, не его способностями, не его гражданскими добродетелями, а местам человека в сложной бюрократической иерархии, где выгодные места достигаются не добрыми делами, а самыми подлыми способами; общество, в котором систематически истребляются или изгоняются все талантливые писатели и поэты, художники и ученые, преследуется всякая свежая и свободная мысль, запрещается религия, где нравственность заменена партийным уставом, закрываются целые области науки, искусства находится под полицейским надзором; обществе, где нет адекватной оплаты за равный труд, где самые большие расходы составляют расходы на тайную полицию и на подготовку войны.

На наших глазах исчезали обманы коммунистической доктрины: мифологемы равенства, свободного труда, общественной справедливости. Поверить этому было не легко, но не верить своим глазам, не видеть фактов было невозможно. И все-таки я не верю, что история человечества прекратится в том коммунистическом тупике, который сооружен в нашей стране в результате победоносной коммунистической революции. Это убеждение возникло у меня в результате моей четырехлетней работы над этими записками о моей жизни и о моем времени.

Внимательно рассмотрев полувековую историю своей жизни на фоне истории моей страны, страны победившего социализма, я ясно вижу, что сама жестокая действительность нашего общества уничтожает возможность репродуцирования коммунистической мифологии в сознании молодых поколений нашей страны, как и других стран победившего социализма. Мифологемы глобального и тотального равенства, эгалитарного общества, лишенного всякой иерархии, абсолютной гармонии личного и общего начала, всеобщего братства и процветания, полного удовлетворения всех материальных и духовных потребностей, Мифологемы, составлявшие театральный реквизит романтического коммунизма на протяжении нескольких столетий, могут еще обольщать склонную к романтизму молодежь свободных стран, где власть еще не захватили коммунистические лидеры, но эти мифологемы утратили всякое содержание, стали бессмысленными пустышками скажем, для жителей Камбоджи, где коммунисты физически уничтожили треть населения страны в процессе двухлетнего строительства нового общества по модели, завещанной «лучшими умами человечества»; для жителей коммунистического Вьетнама, откуда миллионы людей бегут на лодках, плотах, досках и бревнах, предпочитая вероятную смерть в море мучительному медленному умиранию в коммунистическом «раю»; для жителей коммунистического Китая, переживших великую «культурную революцию»; для жителей Совдепии, переживших жуткий коммунистический террор двух первых наших апостолов, переживающих жуткую нравственную деградацию, материальное и духовное оскудение нашего времени. Теперь, в 80-ые годы, я уже не вижу вокруг себя тех наивных и убежденных ортодоксов, какими я был окружен когда-то в детстве и юности, вроде Юрки Козлова, Пети Савкина, Ани Млынек, Нины Витман и многих других моих школьных и даже еще институтских друзей и знакомых тем более не вижу я ортодоксов самоотверженных, готовых «на труд, на подвиг и на смерть», какие хотя и не так уж часто, но все же регулярно встречались мне когда-то среди людей старших поколений, таких, как Александр Семенович Козлов, Лев Маркович Гурвич, комиссар Тумарев. Ортодоксы нынче стали циниками, трусами и карьеристами, людей порядочных среди них вовсе не осталась, и нет нравственной и психологической разницы между нынешним ортодоксом и нынешним спекулянтом-фарцовщиком — и тот и другой движимы стремлением к личному преуспеянию, к наживе и «кайфу», и тот и другой нравственно равнодушны в выборе средств, фарцовщик, пожалуй, чуть симпатичнее, поскольку он идет на риск, в нем порой чувствуется некий азарт, игровой момент; ортодокс в наше время не согласится ни на какой риск, ни на какую игру без заранее гарантированного выигрыша.

Внимательно вглядевшись в прошлое и настоящее, я увидел и другoe: несмотря на жесточайший террор, направленный главным образом и прежде всего против интеллигенция (исключение составили только годы «военного коммунизма» и коллективизации, когда при непрекращающемся истреблении интеллигенции террор был направлен против самого многочисленного класса страны — крестьянства), несмотря на грандиозные средства духовного оболванивания всего населения с раннего детства до глубокой старости, коммунисты не смогли добиться единомыслия, подавить у всего населения страны все «лишние» духовные интересы, нравственные представления и эстетические искания. Наоборот, по мере того, как официальное коммунистическое искусство окоченивало в стандартных формах казенного «оптимизма», в нашей стране в самых неблагоприятных условиях полицейского преследования развивалось и крепло искусство человеческое, на смену Мандельштаму и Цветаевой, Платонову и Булгакову пришли Солженицын и Бродский, Зиновьев и Войнович, Галич и Окуджава, Высоцкий и Фазиль Искандер. Гонения на религию, закрытие церквей, физическое истребление духовенства, дорогостоящая и неуемная пропаганда «научного атеизма» дали в конечном счете обратный эффект — заметное усиление религиозных исканий среди самой здоровой в нравственном отношении части населения.

Вот эти два несомненных факта — полное обесценение когда-то привлекательных коммунистических мифологем и сохранение, возрождение духовной, нравственной независимости у значительной части молодого поколения — утверждают меня в представлении, что коммунистический тупик, в котором мы оказались, не является последней ступенью нашего исторического развития, что у людей достанет духовных, нравственных сил выйти и из этого страшного тупика, покончив с поисками романтических «абсолютов».

22 мая 1981 г.

  1. В. Маяковский поэма «Владимир Ильич Ленин», ПСС 13, т. 6, стр. 247.

  2. О. Мандельштам «Есть ценностей незыблемая скала…», 1914 г.

  3. Так, Н. М. Карамзин писал: «Утопия (или „Царство счастья“ сочинение Моруса) будет всегда мечтою доброго сердца, или может исполниться неприметным действием времени, посредством медленных, но верных, безопасных успехов разума, просвещения, воспитания, добрых нравов». — Можно подумать, что Карамзин сам не читал «сочинения Моруса», а слышал о нем и пишет с чужих слов. То же самое находим и у Ламартина по поводу прочитанной им «Икария» Кабе. Да ведь и сами мы все, читавшие и Мория, и Кампанеллу, и Кабе, почему-то не замечали в их книгах описания тех самых принципов устройства коммунистического общества, которые осуществляют коммунисты Совдепии, Китая, Камбоджи, Кубы и Вьетнама. — В этом, видимо, обнаруживается какая-то особенность человеческого сознания в восприятии мифов: мифы в известной мере ослепляют нас, парализуют наши аналитические способности, нужно трагическое столкновение мифа с действительностью, чтобы освободить нас от наваждения.