Революция в Испании

В Европе сгущалась и накалялась предвоенная атмосфера, и нам, молодым людям того времени, казалась простой и очевидной расстановка противоборствующих сил: фашизм — с одной стороны, коммунизм — с другой. «Фашистов» возглавляет гитлеровская Германия, коммунистов — Советский Союз. VII конгресс Коминтерна (1935 год) объявил, что начался «второй тур войн и революций», и призвал к объединению всех миролюбивых и демократических сил в «народный» или «демократический» фронт.

Я и мои друзья очень мало верили Сталину, мы были в отчаянии от лжи и террора внутри страны. Но, как ни странно, наша внешняя политика до 23 августа 1939 года у нас не вызывала сомнений. Она была нашей политикой. Идя по Красной площади с плакатом с «ежовыми рукавицами», мы энтузиастически распевали песенку антифашиста Эрнста Буша:

Марш левой! Два! Три! Марш левой! Два! Три!
Встань в ряды, товарищ, к нам!
Ты войдешь в наш единый рабочий фронт,
Потому что рабочий ты сам!

Drum links, zwei, drei! Drum links, zwei, drei!
Wo dein Platz, Genosse, ist!
Reih dich ein, in die Arbeitereinheitsfront,
Weil du auch ein Arbeiter bist.

В некоторых странах Запада действительно организовались объединения левых партий. Во Франции и в Испании правительства «народного фронта» пришли даже к власти. И вдруг 19 июля 1936 года в Испании началась гражданская война, которую начал мятежный генерал Франко.

Что знали мы тогда об Испании? Почти что ничего. Разве что читали «Дон Кихота». Это, конечно, немало. Но едва ли мы серьезно знали даже и эту единственную книгу так, как она того заслуживает, как зеркало испанской жизни, как выражение испанского народного характера, его силы и бессилия, его славы и бесславия… К тому же прошло много веков.

Но мы сразу, в один день влюбились в Испанию. Это было не только сочувствие к незнакомому народу, который, как мы полагали, подвергся грубому насилию. В этой борьбе была наша надежда. Мы думали, что нам станет легче, если победит «народный фронт». Нам хотелось считать причиной нашего бесправия и ужаса «буржуазное окружение». Победит революция — и уже не будет нужды в терроре, в диктатуре. Наступит демократия, как в Англии.

Мы читали светловскую «Гренаду»; молодые поэты, вроде Жени Долматовского, писали стихи на испанские темы («Рана скрипнула, как рама… // Гвадарама, Гвадарама!..»), проф. Радциг на старости лет обязался изучить испанский язык, а мы ограничились двумя словами: «¡Pasaremos!» и «¡No pasarán!»[1]. Кто побойчей, тот даже распевал какой‑то испанский гимн

Vamos ja tras la santa gloriosa
Que el maestro Lenin nos trajo!..[2]

«Maestro Lenin» тоже не вызывал еще тогда у нас никаких сомнений.

Героическим ореолом были окружены республиканская Испания, ее лидеры — генерал Миаха, руководивший обороной Мадрида, Долорес Ибаррури, Хосе Диас… Этот последний был генеральным секретарем испанской компартии; он, по утверждению БСЭ, «горячо любил Советский Союз, большевистскую партию, великого Сталина», а по мнению одного английского ветерана испанской революции[3], с которым я беседовал в Новом Афоне осенью 1974 года, его в марте 1942‑го выбросили из окна тифлисского дома, где он жил, будучи эмигрантом (такой способ расправы наша тайная полиция применяла не раз — напомню судьбу Масарика в 1948 году).

Испания была, кажется, нашим единственным романтическим увлечением. Но каким сильным! Спустя 25 лет нам с Ирой попала в руки книга Хемингуэя об испанской революции — «По ком звонит колокол». Мы давно слышали об этой книге, но в Совдепии она была запрещена. И вот нам в руки на одну ночь попала плохая ее фотокопия. Я позвонил нескольким друзьям, усадил за работу своих ребят — и за одну ночь мы от руки переписали этот роман Хемингуэя. Кстати, запрет был нелепый, может быть, он был наложен по просьбе Долорес Ибаррури, по адресу которой в книге содержатся непочтительные высказывания, или он объясняется нашей боязнью всякого правдивого слова — в книге нет сусала, революционеры порой глупы, порой не самоотверженны, почти всегда жестоки, как и их противники. Но,  в общем‑то, книга скорее освящает революцию, чем осуждает ее. И запрещение книги у нас означало нашу духовную несостоятельность. Напиши Александр Блок свою поэму не в 1918 году, а в 1948‑м — она тоже, должно быть, была бы запрещена.

Парадокс состоял в том, что, переписывая в 1960 году просоветскую книгу Хемингуэя, мы занимались антисоветской деятельностью: распространяли запретный «тамиздат».

Испанская романтика так плотно вошла в сознание моих сверстников, что и через сорок лет, когда в доме своих друзей я поднял тост за здоровье умирающего генерала Франко, все посмотрели на меня с осуждающим удивлением, и Ира Бунина потом выговаривала мне за мое «глупое» и «бестактное» поведение. Она думала, что я захотел оригинальничать, пошутить. Но я был совершенно серьезен: ведь к этому‑то времени стало уже совершенно ясно, что «доблестный Франко», как и предсказывал за 400 лет до того Нострадамус, спас Испанию — спас от ужасов тоталитарного коммунистического режима, от участия во Второй мировой войне. Но мои друзья в этом пункте как бы застыли на уровне своих иллюзий конца 30‑х годов.

Испания запаздывала, как и Россия, в переходе от Средневековья к Новому времени. Американские сокровища ей почему‑то пошли не впрок, скорее даже замедлили ее развитие; война с Наполеоном не приблизила эту страну к европейским порядкам, а усилила сопротивление им; собственные либералисты, вроде Риего, были раздавлены опять‑таки теми же французами. Но переход к новому был неизбежен, и чем далее шло время, тем более этот грядущий переход, как и в России, связывался с социалистической программой. А тут еще мы, и наши услуги, наши энтузиасты‑добровольцы и наше оружие. Нам удалось идеологически подчинить себе, своему влиянию и саму испанскую революцию, и те международные силы, которые пришли ей на помощь (вероятно, влияние было не абсолютным, но оно было доминирующим).

В Испании как бы репетировалось наше столкновение с Германией, и репетицию мы проиграли (мы, впрочем, проиграли бы и основную схватку, если бы не союзники).

Капитуляция Мадрида была крушением моих последних надежд на «мировую революцию».

  1. «Мы пройдем!», «Они не пройдут!» (исп.)

  2. «Идем же к славе // Учитель Ленин повел нас» (исп.)

  3. Томас Боттинг, английский коммунист, принимал участие в гражданской войне в Испании; после поражения республики бежал во Францию, затем оказался в СССР; работал инженером на Горьковском автозаводе. Прим. ред.